Наши.
...Усталый, я заснулъ. Были сумрачны и серы
сны, какъ самъ серый петербургские день, мокро
и подслеповато глядевппй въ окно. Привычно,
не безпокоя слуха, грохотала улица мокрыми
экипажами, и пр1ятнымъ казалось тепло постели;
и вотъ — сквозь дрему и сны коснулся слуха
высокШ звукъ многоголосой песни. Я приподнялся: светло и серо, грохочетъ улица—и песни
не слыхать,—приснилось, вероятно. Но нетъ:
вотъ снова человечешие голоса, много голо-
еовъ; тате особенные среди механическаго стука
колесъ о камень, они поднимаются высоко, что-
то зовутъ, поднимаютъ, какъ будто бы кричатъ:
ур-р-ааа. Нетъ, это песня... идутъ солдаты.
Я распахнулъ окно. Солдаты. Пересекая площадь, въ сизомъ тумане, словно я смотре ль съ
высокой горы въ долину, по мокрой и липко-
грязной мостовой широкимъ строемъ ритмично
шагали солдаты и пели. Ихъ было много, полкъ
или два, я не знаю—они шли долго, желтовато-
серые, съ красными пятнышками погоновъ, съ
Наши.
...Усталый, я заснулъ. Были сумрачны и серы
сны, какъ самъ серый петербургские день, мокро
и подслеповато глядевппй въ окно. Привычно,
не безпокоя слуха, грохотала улица мокрыми
экипажами, и пр1ятнымъ казалось тепло постели;
и вотъ — сквозь дрему и сны коснулся слуха
высокШ звукъ многоголосой песни. Я приподнялся: светло и серо, грохочетъ улица—и песни
не слыхать,—приснилось, вероятно. Но нетъ:
вотъ снова человечешие голоса, много голо-
еовъ; тате особенные среди механическаго стука
колесъ о камень, они поднимаются высоко, что-
то зовутъ, поднимаютъ, какъ будто бы кричатъ:
ур-р-ааа. Нетъ, это песня... идутъ солдаты.
Я распахнулъ окно. Солдаты. Пересекая площадь, въ сизомъ тумане, словно я смотре ль съ
высокой горы въ долину, по мокрой и липко-
грязной мостовой широкимъ строемъ ритмично
шагали солдаты и пели. Ихъ было много, полкъ
или два, я не знаю—они шли долго, желтовато-
серые, съ красными пятнышками погоновъ, съ
