— 47 —
0ерта, плакалъ открыто и кричалъ: гохъ! «Это
измена»—-сказали одни. «Нетъ, это совесть»,—
сказали друпе. А тотъ все кричалъ и плакалъ;
и вскоре присоединились друше голоса и также
кричали: гохъ! И чемъ громче становился приветственный возгласъ, темъ менее побежден-
нымъ казался Берлинъ, терялъ свою мрачность,
золотился солнцемъ, какъ всяшй другой Божгй
городъ. Смущенно и приветливо улыбался бледный король, и все громче становились клики: въ
измене самой себе возрождалась Гермашя, звала
назадъ былую славу, свое честное имя.
...Конечно, это моя мечта,—отчего и не помечтать о справедливости, о совести народной,
о Божьемъ суде! И не одинъ я такъ мечтаю.
Очень возможно, что все мы ошибаемся, и нетъ
вовсе справедливости, и нетъ совести, и не вой-
детъ король Альбертъ въ Берлинъ, и уже навеки погибла свободная Белыля. Неисповедимы
судьбы народовъ, и уже давно не посылаетъ на
землю пророковъ разгневанный Богъ. Кто знаетъ?
Кто знаетъ?
Но что, кроме мечты нашей, можемъ мы послать благородному народу и его благородному
королю? Истерзанный войной, выгнанъ народъ
изъ своихъ трудовыхъ жилищъ и брошенъ въ
море — что, кроме мечты о справедливости и
Божьемъ суде, можемъ послать ему мы!
— 47 —
0ерта, плакалъ открыто и кричалъ: гохъ! «Это
измена»—-сказали одни. «Нетъ, это совесть»,—
сказали друпе. А тотъ все кричалъ и плакалъ;
и вскоре присоединились друше голоса и также
кричали: гохъ! И чемъ громче становился приветственный возгласъ, темъ менее побежден-
нымъ казался Берлинъ, терялъ свою мрачность,
золотился солнцемъ, какъ всяшй другой Божгй
городъ. Смущенно и приветливо улыбался бледный король, и все громче становились клики: въ
измене самой себе возрождалась Гермашя, звала
назадъ былую славу, свое честное имя.
...Конечно, это моя мечта,—отчего и не помечтать о справедливости, о совести народной,
о Божьемъ суде! И не одинъ я такъ мечтаю.
Очень возможно, что все мы ошибаемся, и нетъ
вовсе справедливости, и нетъ совести, и не вой-
детъ король Альбертъ въ Берлинъ, и уже навеки погибла свободная Белыля. Неисповедимы
судьбы народовъ, и уже давно не посылаетъ на
землю пророковъ разгневанный Богъ. Кто знаетъ?
Кто знаетъ?
Но что, кроме мечты нашей, можемъ мы послать благородному народу и его благородному
королю? Истерзанный войной, выгнанъ народъ
изъ своихъ трудовыхъ жилищъ и брошенъ въ
море — что, кроме мечты о справедливости и
Божьемъ суде, можемъ послать ему мы!
