— 67 —
ополченцы—съ пешемъ, съ свистомъ, съ непре-
рывыымъ восторженнымъ и безпредметнымъ ура.
Чему они такъ рады? Почему не голосятъ ихъ
женщины, которыя быстро семенятъ рядомъ, еле
успевая за ихъ размашистымъ шагомъ? Почему
и вся улица радуется, встречая ихъ, провожая,
приветствуя и кланяясь? Но по смотре лъ я ближе
на ихъ побледневпия, изменившаяся лица и вижу:
лежитъ на нихъ отражеше света, который
ДОЛЖеНЪ ВОЗС1ЯТЬ.
IV.
Й сегодня же одинъ больной, контуженный,
слабый, преждевременно поседевпий офицеръ говорилъ мне съ глубокой верой:
— Разве мы для корысти воюемъ? Намъ ничего не нужно. Это война освободительная.
И у него были голубые въ морщинкахъ глаза,
глаза хорошаго и честнаго человека, и скромно
белела шея за широкимъ воротомъ халата, и
легко можно было представить, какъ онъ дома,
прежде, ласкалъ своихъ детей. Про „освободительную" войну онъ говорилъ спокойно, безъ
волнешя и готовности спорить, говорилъ, какъ
про фактъ, который установленъ твердо и давно
всемъ известенъ. И я не сталъ его разспраши-
вать дальше, что разумеетъ онъ подъ словомъ
освободительная—я зналъ, что все друпя слова,
которыя онъ можетъ сказать, только ослабятъ и
— 67 —
ополченцы—съ пешемъ, съ свистомъ, съ непре-
рывыымъ восторженнымъ и безпредметнымъ ура.
Чему они такъ рады? Почему не голосятъ ихъ
женщины, которыя быстро семенятъ рядомъ, еле
успевая за ихъ размашистымъ шагомъ? Почему
и вся улица радуется, встречая ихъ, провожая,
приветствуя и кланяясь? Но по смотре лъ я ближе
на ихъ побледневпия, изменившаяся лица и вижу:
лежитъ на нихъ отражеше света, который
ДОЛЖеНЪ ВОЗС1ЯТЬ.
IV.
Й сегодня же одинъ больной, контуженный,
слабый, преждевременно поседевпий офицеръ говорилъ мне съ глубокой верой:
— Разве мы для корысти воюемъ? Намъ ничего не нужно. Это война освободительная.
И у него были голубые въ морщинкахъ глаза,
глаза хорошаго и честнаго человека, и скромно
белела шея за широкимъ воротомъ халата, и
легко можно было представить, какъ онъ дома,
прежде, ласкалъ своихъ детей. Про „освободительную" войну онъ говорилъ спокойно, безъ
волнешя и готовности спорить, говорилъ, какъ
про фактъ, который установленъ твердо и давно
всемъ известенъ. И я не сталъ его разспраши-
вать дальше, что разумеетъ онъ подъ словомъ
освободительная—я зналъ, что все друпя слова,
которыя онъ можетъ сказать, только ослабятъ и
