— 93 —
лоса ослепленныхъ гневомъ—голоса требующихъ
мести и отрекающихся даже отъ всего великаго
и прекраснаго, что было создано гешемъ Германш на радость и достояше всего человечества".
На каше народы, куда пламенемъ можетъ
перекинуться «уже прорастающее семя нащональ-
ной гордыни и ненависти", какъ намекаетъ за-
явлеше? Кто это уже загорается нацюнальной
гордыней и ненавистью: французы, бельПйцыг
поляки или мы, руссше? И противъ кого, собственно, тогда этотъ протестъ: противъ герман-
цевъ, которые разрушили Лувенъ, или противъ
французовъ, бельгпецевъ, насъ самихъ, которые
пока еще ничего не разрушили, да и не собираются разрушать? Дальнейшая слова заявлешя
гласятъ: „Но заставимъ себя помнить гибельность такихъ путей..."—очевидно, речь въ знат
чительной степени идетъ о насъ самихъ: направленный противъ германцевъ, протестъ непонят-
нымъ образомъ повернулся противъ самихъ про-
тестующихъ, и голосъ возмущешя превратился
въ шопотъ страха за самихъ себя, недовер1я къ
собственной культурности. Странное недовер1е!
Странная двойственность обоюдоостраго протеста,
одной рукой поражающаго несомненно виновныхъ
германцевъ, а другую руку поднимающаго противъ ни въ чемъ неповинныхъ друзей и самихъ
себя! А что это за робшя слова обо „всемъ ве-
ликомъ и прекрасномъ, что было создано гешемъ
— 93 —
лоса ослепленныхъ гневомъ—голоса требующихъ
мести и отрекающихся даже отъ всего великаго
и прекраснаго, что было создано гешемъ Германш на радость и достояше всего человечества".
На каше народы, куда пламенемъ можетъ
перекинуться «уже прорастающее семя нащональ-
ной гордыни и ненависти", какъ намекаетъ за-
явлеше? Кто это уже загорается нацюнальной
гордыней и ненавистью: французы, бельПйцыг
поляки или мы, руссше? И противъ кого, собственно, тогда этотъ протестъ: противъ герман-
цевъ, которые разрушили Лувенъ, или противъ
французовъ, бельгпецевъ, насъ самихъ, которые
пока еще ничего не разрушили, да и не собираются разрушать? Дальнейшая слова заявлешя
гласятъ: „Но заставимъ себя помнить гибельность такихъ путей..."—очевидно, речь въ знат
чительной степени идетъ о насъ самихъ: направленный противъ германцевъ, протестъ непонят-
нымъ образомъ повернулся противъ самихъ про-
тестующихъ, и голосъ возмущешя превратился
въ шопотъ страха за самихъ себя, недовер1я къ
собственной культурности. Странное недовер1е!
Странная двойственность обоюдоостраго протеста,
одной рукой поражающаго несомненно виновныхъ
германцевъ, а другую руку поднимающаго противъ ни въ чемъ неповинныхъ друзей и самихъ
себя! А что это за робшя слова обо „всемъ ве-
ликомъ и прекрасномъ, что было создано гешемъ
